Старые Истории про личное

Сестру моей матери ненавидела вся родня. Сначала — за то, что она опозорила семью. После школы вместо учебы в институте стала валютной проституткой, и родственники выгнали её вон, так как боялись, что из-за иностранных денег у них будут проблемы с законом, да и вообще тень на семью упадёт — как соседям в глаза смотреть, когда в семье дочь-простигосподи? Финансовую помощь они от неё не принимали даже в голодные девяностые — не нужны им были "грязные" деньги, зато потом возненавидели ещё сильнее — после того, как узнали, что в Москве у неё пять квартир, и пришли уже сами с протянутой рукой, а она лишь усмехнулась и дала им от ворот поворот. А я её любила, хоть и виделись мы с ней всего несколько раз за жизнь. Для меня она стала эталоном женщины — свободная, яркая и дико самоуверенная.

Как же меня бесит принцип моей семьи «у ребёнка от старших не должно быть тайн»! Мама беззастенчиво рылась в моих вещах и читала дневники, оправдывая это «заботой». Бабушка вскрывала мою почту (мне часто присылали письма друзья из других городов). Требовала, чтоб я показывала ей свои ответы на те письма! Из двери в мою комнату вытащили замок, чтобы я не могла запираться. Пришлось удалить все аккаунты — по истории браузера увидела, что пытались рыться в соцсетях. Друг друга они хоть как-то уважали, но я ведь ребёнок, мне ничего личного не полагается. Я уехала учиться, долго дёргалась от любого шороха – боялась, что опять будут заглядывать через плечо или со смешками вырывать из рук тетрадь или телефон. За месяц они 8(!) раз приезжали в общагу. Комендант по моей просьбе приходила в комнату с ними, чтобы они не шарили по шкафам. После диких скандалов они всё же перестали ездить каждые пару-тройку дней, но добились от меня ежедневных звонков с отчётами.

Люблю делать клизму каждый вечер. Закрыться в ванной комнате и целый час быть наедине с собой. Читать и срать. Это единственный способ уединиться от мужа и детей. Там я успокаиваюсь и отвлекаюсь от проблем. Это мой личный способ психологической разгрузки. Психика в порядке и похудеть прилично помогает!

У кого как приходит понимание, мол, вот она — любовь! А я одиночка и интроверт, который даже в гости к себе никого не зовёт, так как будут же личное пространство нарушать. Но тут я поняла, что готова прожить с человеком до конца жизни, когда провела с ним в однокомнатной квартире три недели подряд, и мне ни разу не захотелось, чтобы он куда-нибудь ушёл. Вместе уже два года, и мне с ним так же хорошо, как с самой собой.

Был у меня друг, весил почти 150 при среднем своём росте. Были проблемы с сердцем, личной жизни никакой, естественно. Лечиться не хотел, все отнекивался, что у него наследственность такая и ничего не изменить (хотя родители были обычного телосложения). Я пыталась убедить его, что нужно сесть наконец на диету, взять себя в руки, перестать есть всякую дрянь. Ничего не помогало. Однажды ночью звонят мне из полиции — подавился круассаном и умер от удушья.

Мне 26 лет, два года замужем. Но до сих пор, когда я вижу, что кто-то из одноклассниц выставляет фотографии с детьми или с округлившимся животом, впадаю в шок. Как?! Мы же вот только что ещё играли на переменах в догонялки, прятались от мальчишек в туалете и заполняли личные дневники наивными секретами. Такое ощущение, что все выросли, а мне по-прежнему лет 12.

Люблю трогать друзей. Я понимаю, что им это неприятно, и стараюсь себя сдерживать, но никогда не отказываюсь лишний раз обнять или взять за руку, потрогать волосы. В такие моменты по коже пробегают мурашки, я чувствую какую-то связь с этим человеком, тепло. Воспринимаю это как что-то личное. Не видела в этом ничего такого, пока в грубой форме знакомый парень не объяснил, что это очень бесит. Грустно, что я не могу объяснить, как много это для меня значит, потому что не поймут и назовут больной.

Училась на техническом направление. Времени хватало только на учебу; про личную жизнь и подумать было некогда. И вот сейчас все стало спокойнее — я закончила учебу, начала работать, появилось время на встречи с друзьями и пьянки-гулянки. А так как я училась на достаточно не «девчачьем» направлении, где была одна девочка на десять парней, то друзей-молодых людей у меня больше. И вот каждая моя встреча с ними, будучи под градусом, заканчивается тем, что мне признаются в любви.

Два года назад жена похоронила дочь — мою падчерицу. Страшно, но пережили. За два года она набрала больше 25 кг. Я ни словом её не упрекнул, тем более, что секса у нас не было совсем. Сначала у неё был траур, а недавно желание к ней вернулось... И теперь я не могу! Я не импотент, но именно её не хочу — такое тело лично для меня нежеланно. Худеть она не хочет и только пилит ежедневно. Надевает откровенное белье и залезает верхом, а от этого ещё меньше хочется... Я не хочу гробить здоровье виагрой, но, видимо, придётся.

В детстве мама нашла мой личный дневник и, прочитав его, устроила скандал, потому что я написала не самое лучшее о них. Обзывала по-всякому, винила во всем. Мне было очень стыдно. Прошли десятки лет, я взрослая и теперь понимаю, что я писала правду, про отца — неудачника, игромана и блядуна, и про маму — любительницу подбухнуть. Но я до сих пор не понимаю, за что на меня тогда орали.

В 17 лет меня забрала к себе бабушка. Был трудным подростком, после смерти отца начал выпивать в подозрительных компаниях, а мать не обращала внимания, занимаясь своей личной жизнью. С бабушкой постоянно ссорился, пил и курил в её присутствии, водил подозрительных людей, бросил техникум, мог запросто ночевать непонятно где. Я казался себе молодым и беззаботным, а она молча ждала меня дома и надеялась на моё исправление. Уже год её нет, сердце не выдержало всего, что я творил. Ненавижу себя.

Мой сосед, переживший войну, был поляком по происхождению. Он и его родители бежал из Варшавы на восток, надеясь, что коричневая чума не доберётся так далеко. Увы, добралась. После смерти родителей он примкнул к партизанам, став жить в одесских катакомбах. Он до самой смерти помнил, где и как там что было расположено, и лично знал Яшу Гордиенко. Рассказывал, как больно было идти по Дерибасовской, которую назвали улицей Адольфа Гитлера, и мимо филармонии, где тогда было гестапо. Целые отряды своих и чужих терялись в лабиринте каменных коридоров навсегда, сходили с ума, не выдержав жизни под землёй. Он никогда не отмечал девятое мая. По его словам, он закрывал дверь в комнату, зажигал свечу в память тем, кто не вернулся, молился и плакал. Он говорил, что фраза "Праздник со слезами на глазах" — самое лучшее описание.